Родился в 1985 г.  в с.  Вадинск Пензенской области. Окончил исторический факультет Пензенского государственного педагогического университета им. В. Г. Белинского, кандидат исторических наук. Публиковался в журнале «Сура», коллективных сборниках и альманахах. Лауреат конкурса им. А. И. Куприна «Гранатовый браслет», областного фестиваля им. Д. Д. Злобиной, фестиваля «Пальма и Орфей» (г. Саранск), журнала «Сура». Соавтор в книгах «Рыцари вдохновения», «Дым интуиции». Участник клуба молодых поэтов  «Берега».

Зайцу…

 

Хромоногому зайцу доподлинно ясно о светлых полянах:

Кочевые стоянки Луны, озарённые светом горшки мухоморов.

Лес бледнеет зимой, но в рябиново-красных  изъянах

Остывает шиповник, забывший опасть в чайник.

 

На корявых сосёнках цветут малахитом перчатки

И купаются, в иглах звеня, шерстяные зайчатки.

Так линяют века, костенеет кора в заметеленных спорах,

И ступает по белой тропе человек-карлик,

Наблюдающий вывихи жизни в глазной хрусталик.

 

 

***  

Достоинством веет от мутных зеркал оголённого леса,

Солнце на мох – шумит неживое дно.

Каждую ярость питают подземные токи.

Голый шторм в канонической скрипке качает Ванесса,

Заключительный шторм – от высоких дубов до цветов высоких –

Так живёшь, врисованный слабостью в полотно:

Ничего не болит, ничего не болит, а болеть должно.

 

Как опустишь пытливый рассудок в канавы холодный стакан,

Бесплодностью станешь един с каруселью пеньков-калек,

Крик и зов, и мольба замедляются просто в шорох,

Над которым склоняется знающий правду туман.

Серебристый туман. Проницательный свет на склонах.

В  окончании леса есть тишина – одна – на всех –

Сердцебиение веток – Молчание – Первый снег.

 

 

***

Стрекоза

 

Стрекоза, и моря жужжащий восторг

По ушам крадётся и пахнет рыбой,

Под рубашкой вибрирует свет, либо

Мировое зло добротой блестит.

«Упадёшь – спасёт!

Согрешишь – простит!» –

Чем-то огненным чувствуешь: выбор тесен.

Одолжил эту жизнь, провоцируешь торг,

Хотя жизнь – не твоя и торг неуместен.

 

Ожиданьем полёта пространство свистит.

Не ведясь на трусливый сердечный вой

Третьей…, внутренней…, мировой… 

Нужно встречной волною омыть лоб,

По периметру тела нащупать гроб

И воспеть над ним стрекозы вращение

 

Даже если Господь простит,

Как посмеешь принять прощение?

 

 

***

Труба

 

Нет, не звёздную под ногами фонари освещают высь,

Капюшоном и смогом укрывшись, ты жалко сидишь на трубе.

Но кому-то сейчас пакостней, чем тебе – 

Успокойся этим и подавись.

 

Можно выкрикнуть смачно в хаос: «Терпи, душа!»,

Можно птиц небесных батоном кормить с руки,

Но под сердцем – кляп, на ушах – лапша,

Никакого смысла пить дальше «Ессентуки».

 

Из каких руин выпускать золотых голубей,

На каких островах силой веры растить сады?

Мир молчит, и ты на него забей,

Он до солнца в тебе уснёт, и ты,

 

Капюшоном укрывшись, усни, о чём-то сопя,

Твои покой охраняют, как могут храбрые воробьи,

Здесь не только Америка против тебя,

Под кожей тоже идут бои.

 

 

***

Осознай под ногами цветочную выкладку щебня,

Позади дышат рельсы, угрюмо сопят хвощи.

Мы уткнулись в закат и молчим на его гребне,

Чтобы слышать, как что-то живое в земле трещит.

 

Передышим июль, распахнём листопадные вести.

Пронесутся составы, улягутся встречи по чётким клише.

Я, конечно, не против сейчас умереть вместе,

Потому что спокойней и чище не будет уже.

 

Уходя в поцелуях в туман, из которого вышли,

На железной дороге судьбы с неуместным зонтом

Как взлетим в эконом-новостройках отчаянных мыслей,

На мгновение радости вспыхнув единым пятном?

 

 

*** 

В глубине тишины твоего молчания

Зарождается то, что ползёт до ночного полёта.

В этом белом лесу приземляются листья – первый, второй…, четвёртый,

И заполнено нами берёзовое качание.

 

Запределица мыслей и выдохов ненаказуемы.

Под ботинком цыплячья лёгкость, в белое белая дверь.

А свои языки − лучше выдрать с кровью и поцелуями,

Зачем они нам теперь?

 

 

***

«Донна Анна! Нет ответа.

Анна, Анна! Тишина».

Г. Иванов

 

Донна Анна с травы принимает яблоки,

С просторечья земли загребает мёд,

О подсолнухах ей петухи рассказали,

Солнце выплеснули в подол,

 

И какая истома, что мир в глубину зол?

Вот луна тишину в лопухи дольёт,

Донну Анну дороги охватят за руки

И весомое слово родят вперёд.

 

Донну Анну сад не оставит спящей,

По рассветным мурашкам души застучит,

Ветерка осторожно повеет дым

И уступит её очертанию дня.

 

Это светится будущего западня:

Так откроется горечь со всем живым.

Если выстоит всё, что в тебе лежит,

Можно даже свыкнуться с настоящим.

 

Жизнь родит и задушит садовые розы,

Желтоватый кофейник треснет в истоме.

Донна Анна, и ты задрожишь неужто,

Созерцая уснувшего сада морг?

 

На ресницах твоих прослезится восторг,

Расползётся, раздышится, потому что

Дон Антонио спит в затаившемся доме

И даёт смысл продолжать воздух.

 

 

*** 

Рост

 

Как мы обнищали… Лохмотья деревьев простреляны ветром,

Сквозь вроде бы тот же задумчивый, тихий фонарь

Колышутся дыры того, что казалось безбедным.

Не то чтобы жар недовольства напрасно погас,

А просто – ну, больше не может всё в мире решаться за нас,

И совестно, крохи глотая, в чаду чаепитий

Сопеть под носок: «Ну, давай поживём и увидим»,

Когда над тобою пожизненно против тебя календарь.

 

Когда открывается нюх и обидно «как встарь»,

И дело немножко поглубже, чем просто в еде,

В тебе вымирает не только «дрожащая тварь»,

Тебя форматирует боль за других до нутра,

В тебе фонтанирует свет, потому что пора

Подняться с колен и растущую выпрямить шею –

Так первые выдохи делает «право имею»

И новой бедой растворяется в мутной воде.

 

 

***

Баба

 

Оставленными покойниками пролегает и сохнет соль

Не волнистых морей Ассоль, а жизни, текущей в пар.

Птицы света в подземном тазике треплют мрак поперёк и вдоль,

Чтобы выплеснуть влажными крыльями законнорожденный шар.

 

Баба знает, как чёрное морщится, и свет теребит стекло.

На полу, разлинованном в ёлочку, − тень алоэ и табурет.

Всё багажное, страшное, важное – часами Дали стекло,

Из того, что забыто жизнью, можно играть в секрет.

 

Баба знает всему цену. На гвоздях почернел чеснок.

Можно ливнем разлить пряжу, колотушкой зёрна столочь.

Сквозь песок черепицы страхов добрые вести приносит ночь –

Пекарни проснулись хлебом для того, кто дождаться смог.

 

 

***    

Была ли рыбка над вчерашнею волною?

Дары закончились. И хочется молчать.

Нам только грезилось корыто запасное.

Пошли на гибель драгоценнейшие вина.

Мы возвратились обездоленными вспять –

В коленопреклонённый ветхий дом.

Мы куплены немыслимой ценою,

Но видишь, на шипящие угли

Нас ветры наших дел приволокли,

В себя вернулась обездушенная глина,

А выдох не нашёл свою печать.

Какой случится гром?

Какой омоет ливень

Грехи мои?