На 302-ой два плацкартных до Пензы! –
и с разноязыкой толпою к вагону!
Колёса стучат и горячие рельсы
на солнце горят и натружено стонут.
Как плачет ребёнок! Рабочие в свару
играют, лениво бранясь друг на друга,
и на полустанках и станциях старых
выходят развеять вагонную скуку.
Там ветхий старик их окликнет в надежде:
«Антоновки в этом году народилось
как в осень, когда ещё батюшка Брежнев…
Ведёрко – полтинник. Возьмите на милость!
Ну с богом!» - трясущейся тёмной рукою
поможет антоновку ссыпать в пакеты
и ветер, внезапно озлившись, провоет:
- Всё в жизни меняется – только не это!
А дед поплетётся в нелепых галошах
по грязи осенней к своей развалюхе.
И будет другой полустанок, но то же
прошамкают жалко чужие старухи.
И что-то заноет под левою грудью
от этой равнины бескрайне-унылой,
где страшно не то, что тебя здесь не будет,
а то, что здесь будет всё то же, что было!