Чтоб поймать золотую рыбку,
не нужна золотая сеть.
И ловить я её не буду –
мне довольно в воду смотреть.

Ах, как радужно там и зыбко,
чуден тихий подводный край!
Золотая рыбка оттуда
приплывёт, попросит: «Сыграй!»

Твой зелёный свисток из ивы
горьковато прильнёт к губам,
и пронзительным переливом
потечёт судьба по волнам.

Нам неведом и миг грядущий,
что гадать про дни и года!
Только вслед за судьбой и души
уплывают Бог весть куда.

Не печалься, свисти с улыбкой,
пусть на гребне шальной волны
попадёт золотая рыбка
в колдовские сети луны.

Пустота размышлений досужих –
мол, судьба…
Небеса опрокинулись в лужу.
Жизнь – груба.
Белый аист, над Чернобылем
опаливший крыла,
да побасенки: «Жили-были…»,
«Жизнь была!»
Словоблудствуя и блефуя,
жизнь влачим.
Не от печки – от ветродуя
дел почин.
Ну и что, что боюсь морских я
глубь-пучин,
мне из тех, кочевых, из скифских,
треск лучин –
то коптят, то осветят небо
взбрызгом искр.
Иль дорогой моею не был
древний Истр?!

Нас не надо куда-то
интегрировать.
Их цивилизация –
всеобщая стрижка скота.
Попытка выстричь, что свято.
Кастрировать.

Если нет никаких доводов,
разговор смят.
Спор – не чистый.
Перемётные представители –
как настырные оводы.
Вместо поиска истины –
хамят.


Циничные реплики.
Ухмылки
на фоне забугорных
банков и вилл.
А у русских есть
аргумент крепкий:
– Судью – на мыло!
И об этих не стоит
пачкать вил.

Мир держится на кончике иглы
швеи, что шьёт и штопает ответы
по полотну необоримой мглы,
на шпиле замка, ядерной ракеты,
на острие перуновой стрелы…

Но не пришить им рваный полог туч
к заброшенному сеятелем полю.
Шов расползается. Простор свободой болен.
А ветра шёлк прозрачен и сыпуч.

И мне на этом поле рожь не жать.
Я – странница, искательница Слова,
мне не впервой от горизонта ждать
благую весть в её значенье новом.

Ну а пока не рухнул небосвод
на выморочно-пепельную землю
потоками животворящих вод,
бесплодность ожидания приемлю.

Я спала без видений и снов,
может быть, в первый раз за полвека.
А проснулась – стал молод и нов
подне6есный предел человека.

Не случалось такого допрежь.
Цвёл мой донник и тренькала лира,
вдруг открылось: коль ты не умрёшь –
не воскреснешь для бренного мира.

Мимо наших невидящих глаз,
мимо вымытых стёкол оконных
ходит Пасха по тропам окольным,
ищет там заблудившихся нас.